Смердило от неё жидкой кровью, гниющей землёй, сукровицей. Так пахли леймерсбергские улицы, истязанные любовницы лорда-маршала, трупы шлюх в выгребных ямах.
Лина так никогда не пахла и не должна была. По службе не было положено.
Половину растущей луны тому назад план казался чуть ли не идеальным: выверенным, продуманным, с отступными путями и возможностями для манёвров. В начале месяца Лина ещё была убеждена, что поспеет в Некрополис к началу Симпозиума Тринадцати и сможет передохнуть в Кварцевых горах. Теперь же на голову ей мочился беззубый жирдяй, охранник, так любивший стучать ржавыми набойками сапог по решётке — Лину сбросили в колодец, вместе с двумя наёмниками и одним полуэльфом. Воду им спускали в грязных глиняных мисках, в корзине с едой было больше дохлых крыс и обожравшихся тараканов, чем хлеба. Когда остроухий ринулся к заляпанной следами от рвоты миске, к воде, Лина скривилась в отвращении и в него плюнула.
Эльфы. Что с них взять. Она бы лично перерезала мальцу горло, если бы рёбра не были сломаны.
Или просто ныли. Горечь постигшей их неудачи затуманила Лине разум. Раймонд пытался связаться с ней по сети, и тогда татуировка на левой руке нагрелась — прямо в допросной комнате. Лине пришлось закрыться от них всех — камбрилльским магам не хватило бы ни ума, ни сноровки проникнуть в ментальную сеть между имперскими агентами, но оставался риск. Что, если они поймут, что она не просто воровка.
Если решат, что она связана с убийством наследника престола.
План складывался медленно и скрипуче. Запекшаяся кровь слепляла волосы, страх и отчаяние пленников опьяняли. Тени копошились в углах отсыревшего колодца, шипели и клубились сгустками: всё, что тебе нужно — лишь помочь принять нам форму. Лина отгоняла соблазнительную мысль с большим трудом: слишком опасно. Сбежавший преступник — одно дело, преступник, сбежавший на четырёхголовом гарме из тьмы — приговор для операции.
Но и сил терпеть эту вонючую помойку у Лины не осталось. Пора было выбираться. Она не могла воспользоваться порталом, но могла пробраться по катакомбам к порту. Там спрятаться на торговой барже или грузовом судне, доплыть до Халь-Мукаллы, украсть лошадь и уже от Песочных Столбов добраться до Голых Пустошей. Оттуда пойти налегке, до самой границы Саламандровых Гор, туда, где земля бурлит и трескается, где завывают у красного озера сьёры. Дальше её будет ждать Айзенхам, и там она сможет связаться с Раймондом. Не раньше — Конклав наверняка разослал магов по близлежащим землям, следить за происходящим, «вернуть баланс, сохранить равновесие». Лживые твари, так некстати стоящие на пути к её возвращению домой — и шансу добраться до Симпозиума.
Просто так выбраться из камбрилльской тюрьмы, в одиночку, Лина не могла. Провернуть план побега — лишь начало, а вот оказаться в Голых Пустошах без сумки с зельями, без любимых кинжалов, без карты... Обессиленной, обезвоженной, усталой и голодной. На открытых склонах Пустоши тени ей не помощники — беспокойная земля, мёртвая земля, пропащая земля, проклятая. Нужно было найти пушечное мясо, закуску для обитателей Пустоши — кого-то недостаточно поворотливого, проворного и смекалистого. Чья смерть отнимет время, и Лина успеет сбежать.
Дохлый полуэльфик не подходил. Высокий наёмник отпадал — Лина подслушала их разговор, и он что-то увлечённо объяснял горе-напарнику про строение лабиринтов. Мозговитый. Оставался тихий толстяк, сторонившийся сокамерников — Лина слышала, что его обвиняли в людоедстве. Сожрал жену, тёщу, двоих дочек и зятя. Сойдёт.
Половину растущей луны назад, Раймонд сразу объявил, что скручивать шею наследника, мальчика восьми зим, будет Мадалина.
— Почему она? — возмутился Эйдан, и Раймонд закончил разговор рывком.
— У неё рука на ребёнка не дрогнет.
Как-то, изрядно налакавшись, Раймонд признался ей, что за то и презирает. «В тебе нет ни жалости, ни сострадания, ни границ. У каждого из нас, тут, есть хотя бы что-то святое. Неприкасаемое. Что-то, что застанет нас на задании врасплох. А в тебе, Лина... что есть в тебе, кроме глаз зверя?».
Раймонду тогда повезло, что Лина его не сожгла заживо.
— Эй, — пнула она сальный бок предполагаемого людоеда, целясь в темноту, и перешла на анголийский, — поможешь мне отвлечь охрану?
Из колодца её забрали час спустя. Сказали, переведут в другую камеру. Проходя мимо решёток, Лина сцепила зубы — нельзя было показывать, как жжёт и горит у неё в груди. Рёбра заживали, но недостаточно быстро — ей нужен был человек. Нужно было насытиться.
Дело принимало иные обороты. Камбрилльцы что-то подозревали. Вылупившиеся, закатившиеся рыбьи глаза наследника внимательно наблюдали за Линой с каменной настенной плиты.
***
Камера, к которой её привели, лучше охранялась. Была просторнее. Чище. И с решёткой из серебра.
Серебро для Лины не было проблемой — её пугала только латунь, закалённая в лаве. Но латунные мастера, кующие пластичный металл в вулкане, жили только у Сейрамских болот, на востоке.
А убийства альвов, как и пытки безымянных имперских шпионок, обычно не заказывали.
Кого же они здесь держали? Только вонючего лохматого волчары ей не хватало.
Волчара оказался замызганным эльфом с глубокими бороздами ран на лице. Лина моментально скривилась — от полукровки хотя бы не так разило. Нежные черты лица юноши сточила скорбь, в уголках глаз залегло отчаяние. Они не разговаривали два дня — Лина устроилась в противоположном углу камеры, подстелив под себя соломку. Её на заказ сшитая из кожи виверны куртка прохудилась и затёрлась, сапоги стоптались. По ночам, Лина ощупывала тени: мрак послушно складывался и принимал обличья, и всё же Лине не хватало сил, чтобы его контролировать. Чудовища из её снов и фантазий оставались абстрактными сгустками ничего, и побег откладывался.
На третье утро, Лина приняла решение с эльфом поговорить. Ей нужно было добраться до Айзенхама.
Нужно было найти Раймонда и своих.
Присягнуть Его Императорскому Величию.
Преклонить колено в Тронной Зале.
Объявить, что она выполнила его волю. Доказать преданность.
Всё чаще Лина заходилась в кашле — влажный камень, мох и плесень не помогали ей идти на поправку. Когда пришло время обеда и стражник у самих прутьев отлучился за сгнившими пайками, Лина перекатилась на бок и оказалась у эльфийской подстилки.
— Смерти не будет, — объявила она без ненужных прелюдий, — в Камбриллии пытают. Заживо сдирают кожу. Выставляют на угол крепостной стены, на потеху — любой прохожий может выпустить кишки. Я так подыхать не собираюсь. Если ты со мной — выдвигаемся сегодня ночью.
Лина вскинула подбородок и прищурилась: из узкого оконца лился тусклый свет. В неволе свет всегда был приглушённым.
— Взойдёт полная луна. Хорошая видимость.
Обернувшись к пленнику, Лина расплылась в грубой ухмылке. Её лицо наполовину скрывала затхлая чернь, и глаза вспыхнули фиолетовым.
Ублюдок слишком долго умирал, и это стоило ей заботы. Восемь зим — слишком, достаточно, многие в его стране столько и не живут.
Но это больше не его страна. Уж Лина-то постаралась.