алое пятно
моего порванного рта
ослепляло водителей
«Холодный влажный ветер не щадил моих искусанных до крови губ. Возможно, водитель принял алое пятно моего рта за красный сигнал светофора и остановился. В автобусе было удивительно многолюдно для вечера субботы. В моем городе автобусы не бывают переполнены в субботу вечером. В забитом автобусе я, занятая поисками кондуктора, наткнулась на твой лазурный взгляд. В отличие от пустых рыбьих глаз остальных пассажиров, в твоих виднелась привычка искать, мыслить, жить. В твоих глазах плескалось море, как бы избито это не звучало (в спокойном сиянии твоих глаз даже самые избитые фразы звучали как никогда ново), когда в глазах окружающих видны были лишь асфальт и морось. Туман. Шорох листов годовых отчетов. Боль потерь»
это было давно. хотя, чушь, это ведь только кажется.
(руни в последнее время кажется слишком многое. вот, например, ей кажется, что они с иэном вместе так долго, что друг от друга уже начинает подташнивать; или что она совсем недавно ездила остригать волосы, а они снова цепляют колкими прядями плечи и собираются в хвост – совершенно неприемлемо. должно быть, с руни что-то не так, и считать время она совсем разучилась. старые потертые часы на запястье, еще бабушкины, показывают время с точностью до секунды, но врут в самом главном. в чем – руни еще не разобралась).
еще раз: это было давно, хотя, только начни считать, медленно загибая изящные пальцы, и не наберется так уж много дней. хотя пальцев на обеих руках, конечно, не хватит, и помолвочному кольцу с неприлично ярко сверкающим камнем придется разбросать солнечных зайчиков по стенам не меньше десяти раз. и все же, если подумать – некоторые ведь пишут свою великую книгу по десять лет.
а сколько понадобилось тебе? помнишь ли ты, как сбивалось дыхание, как скользил карандаш по бумаге, как крала салфетки в барах и кафе-мороженых, чтобы записать слова, которые рвались наружу? помнишь ли ты, как торопливо вышвыривала буквы в жизнь, и как они расползались по листу, будто потерянные букашки, складываясь в резкие, хлесткие (или) в мягкие и ласковые фразы, как они составляли все вместе твою книгу? стала ли она от этого великой?
все эти вопросы руни приходится задавать себе каждое утро.
каждое утро руни, держа в руках гребень и методично распутывая сплетшиеся в узел пряди, каждое утро она смотрит на себя в зеркало. у них красивое зеркало. овальное, замечательного качества: оно отражает все ровно так, как есть на самом деле. а ведь руни знает толк в зеркалах, прежде в ее классе висели такие зеркала, что стоило отойти чуть дальше, и отражение искажало, предательски врало и показывало ее ниже и шире, чем она есть. или выше и тоньше. или и вовсе отказывалось ее отражать.
но то зеркало, что они с иэном купили в их общую ванну (при словах «общая ванна» руни неизменно становилось не по себе. впрочем, не по себе ей становилось от упоминания любых вещей, ставших теперь «общими» - казалось, ничего по-настоящему своего у нее не осталось, и приходилось делить все с чужим человеком. приходилось напоминать себе, что иэн не чужой) – то зеркало было просто прекрасным, и отражало все с неимоверной достоверностью, начиная от длинных ресниц руни, заканчивая отчаянием, потерявшимся где в складке между бровей.
я в нелепом порыве протянула руку
сквозь плотную толпу хмурых пассажиров,
находя твои тёплые пальцы - ты тоже тянулся ко мне.
в вопросах искусства у руни находилось куда больше вопросов, чем ответов. в вопросах литературы она не могла считаться экспертом или знатоком. у нее были любимые книги, она могла бы их вам перечислить, если бы ее только спросили. она, пожалуй, часами могла бы говорить о символизме и веяниях постмодернизма в произведениях хулио кортасара. она бы могла, наверное, рассказать вам, какого это – писать. писать, когда не выходит не. когда приходится подорваться ночью с кровати, выпутываясь из кольца теплых рук своего мужчины в прохладный и стылый воздух (они снова не закрыли окно) ночной спальни и шарить по столу в поискх карандаша. писать: я в нелепом порыве протянула руку сквозь плотную толпу хмурых пассажиров, находя твои тёплые пальцы — ты тоже тянулся ко мне.
должно быть, иэн был прав, она и впрямь выглядела нелепо.
она и впрямь выглядела нелепо, особенно теперь, сидя на тускло освещенной сцене в своем горчичного цвета платье. ладони были влажными, и приходилось незаметно вытирать их о подол, прежде чем перевернуть страницу.
обычно с этой сцены звучат шутки. почему-то, в основном про мастурбацию и то, какие женщины дуры. что ж, это был стэндап. ей стоило поблагодарить бартендера – отличный парень, явно ей симпатизировавший (быть может, он просто жалел ее: ведь если поверить отражению их с иэном общего зеркала в ванной, она выглядела, скорее, как та, кого стоит пожалеть) – позволил занять сцену ради ее «литературных чтений». так их назвал бартендер, сделав в воздухе жест кавычек. руни пришлось только кивнуть и согласиться называть это литературными чтениями. только делать в воздухе жест кавычек у нее не получалось – руки были заняты.
она и впрямь выглядела нелепо, особенно теперь, сидя на тускло освещенной сцене в своем горчичного цвета платье. ладони были влажными, и приходилось незаметно вытирать их о подол, прежде чем перевернуть страницу.
обычно с этой сцены звучат шутки. почему-то, в основном про мастурбацию и то, какие женщины дуры. что ж, это был стэндап. ей стоило поблагодарить бартендера – отличный парень, явно ей симпатизировавший (быть может, он просто жалел ее: ведь если поверить отражению их с иэном общего зеркала в ванной, она выглядела, скорее, как та, кого стоит пожалеть) – позволил занять сцену ради ее «литературных чтений». так их назвал бартендер, сделав в воздухе жест кавычек. руни пришлось только кивнуть и согласиться называть это литературными чтениями. только делать в воздухе жест кавычек у нее не получалось – руки были заняты.
сидя теперь на этой сцене на поскрипывающем стуле, держа в подрагивающих от волнения пальцах свою книгу (еще несколько экземпляров теснились на низенькой табуреточке рядом с ней) она читала о чем-то чертовски важном (?)
она читала: я зацепилась за твой взгляд и позабыла про кондукторшу, про свою остановку, про потерянные заколки-невидимки для волос.
микрофон разносил ее голос по всему бару, но едва ли кто-то ее слышал. впрочем, плевать, - подумала руни, порывисто раскрывая книгу на случайной странице. она продолжила читать со случайного слова, и была рада знать, что ее слова оживают так, пусть не услышанные, но озвученные.
когда воздух кончился, кончилась и страница. руни подняла голову, осматривая всех, кто был в баре. они пили, ели, смеялись. она не нашла ни одного взгляда, который был бы обращен к ней. это задевает ее легким уколом разочарования.
а потом она нашла взгляд, который был обращенный к ней.
