Дафна слушала Родерика, опустив глаза в пол. Не потому, что была погружена в свои мысли, но потому, что испытывала стыд - за себя, свои поступки и выборы. И за свои двойственные суждения о том, что Родерик говорил. С одной стороны, ей хотелось осуждать Кассиуса за его действия, и она имела на это больше всех прав. Но с другой стороны, когда Родерик говорил о нем и его семье, гребя мужчин Уоррингтон под одну гребенку разочаровывающих мир садистов с чернотой в душе, все существо Дафны противилось этому утверждению. Она знала Кассиуса в разные периоды его жизни, и он был хорошим - не в банальном понимании этого слова про доброту, честность и прочие заезженные качества, но хорошим именно для Дафны. Он присылал ей цветы, когда она чувствовала себя грустной, сжимал ее в объятиях, когда на похоронах отца ей только и хотелось, что свалиться в гроб рядом с Патером; двери его дома всегда были открыты для Дафны, веселой, огорченной или попавшей в беду, о которой не расскажешь старшим. Кассиус снимал с нее ответственность, решал проблемы и создавал стратегии, о которых Дафна могла не беспокоиться. Он часто вел себя с ней как мужчина - и как муж, которого она заслуживала. Тем страшнее было думать, что, быть может, произошедшее она тоже заслужила.

- Он не был таким в школе, - словно в подтверждение своих слов Дафна замотала головой, - Он сильно изменился, начав стажировку. Как будто очерствел ко всему миру, боится теперь подпускать к себе даже меня. Не знаю, что там делают с ним в этом Министерстве... - Дафна грустно усмехнулась своим словам, будто в них действительно было что-то смешное. Но он был ей близок когда-то - ближе всех остальных, и он знал ее, а она знала его. Тогда в нем не было той темноты, что так беспокоила Родерика. Были лишь неясные тени, но тени - не абсолют сам по себе. Тени - всего лишь отсутствие света. Впервые за весь вечер в голову Дафны наконец начало приходить пугающее осознание, что она тоже могла быть не права. И что ему тоже могло быть тяжело. В конце концов, никто не становится мудаком просто так. Если, конечно, мудаком не рождается - но не тот случай.

- Поверить не могу, что сейчас сижу и защищаю этого драккла недобитого, но... - с истерическим смешком Дафна выдохнула, выпрямилась и наконец взглянула Родерику в глаза, - Он не плохой человек. Скорее, сейчас он - всего лишь мальчишка. Уставший или чем-то обиженный - я не знаю, он давно не говорит со мной по душам. И он ведет себя глупо, но знает ведь, куда бить. И меня испугало это не потому, что мне действительно будет некуда пойти - в конце концов, у меня и мыслей не было о том, что я не смогу положиться на вас с бабушкой, Асторию или маму. Вы - моя крепость во все времена, и я люблю вас. Твой дом ли, или Гринграсс-хаус... Если я захочу, я могу уехать даже в Гринграсс-Палас с отрядом домовиков. Дело не в месте. Плоха та жена, что не может назвать себя хозяйкой в доме мужа. И я слишком горда для того, чтобы бежать из своего дома прочь, если мой муж начнет хамить. Я стерплю, я проучу, и он пожалеет - но кому будет лучше, если дома объявлено военное положение? Это кривая дорожка. - выдыхает Дафна, - Вы с Агнис всегда были для меня примером единения и безграничного взаимопонимания, и я изо всех сил стараюсь создать что-то, хотя бы отдаленно похожее на вас. Конечно, Кассиус - не ты, но и я - не моя бабушка. Это не значит, что мы плохи, или у нас не получается именно из-за этого - думаю, мы просто подходим друг другу не так, как вы с Агнис. И, наверное, я хочу разрыва этой помолвки не потому, что боюсь его, ненавижу или злюсь слишком сильно - а потому, что она действительно была всего лишь волей наших отцов. Он меня не выбирал, а вот я его выбрала - и, думаю, именно это неравенство давит на меня так сильно. Я тоже хочу знать, что всем прочим он предпочтет меня. Но сейчас не думаю, что это так. - девушка и сама задумалась над смыслом своих слов. - Мерлин, теперь я чувствую себя глупо, прости за мой излишний романтизм. Да, чувства не имеют никакого отношения к бракам между Домами, но, с другой стороны, если ощущаешь к человеку рядом полное безразличие, то какой вообще смысл? Зачем тогда даже просыпаться по утрам, чтобы ненавидеть себя за свою же жизнь? Знаешь, когда я думаю, что Кассиус не испытывает ко мне того же, что и я, я чувствую себя настолько несчастной, что готова прослыть в обществе нерадивой безумицей, срывающей помолвки, бегущей из-под венца и все в таком духе. Думаю, это плохо.

Дафна вновь опустила глаза в пол, раздумывая над словами Родерика. Он предлагал обратиться к Агнис, Алеку или маме, но, кажется, правда была в том, что сейчас он был единственным, кто действительно способен помочь. Дафна заранее знала, что сказала бы бабушка, услышав ее откровенные слова. И младшей Гринграсс только пуще захотелось бы удавиться от того. что она чувствует себя именно так. Алеку Уоррингтону до нее не было и дела - и она не винила его за это, ей тоже было все равно на будущего свекра до поры, пока от него не начнет зависеть вся ее жизнь. С мамой все было намного сложнее...

- Мы с мамой давно не разговариваем откровенно. Не думаю, что в этом есть смысл. Она такая же жертва, как и я - только в разы меня старше. Что она посоветует мне, терпеть? К Мордреду ее советы.

Она была хорошей актрисой, красивой женщиной, при этом была еще умна, знала свои достоинства и умело ими пользовалась, надевая мужчин на свои пальцы, словно кукол и играясь ими себе на потеху. Уильям тоже был одним из тех, кто угодил в ее сети, и все-таки сейчас, спустя много лет, не жалел о том, что приключилось с ним в Будапеште. Ребекка думала, что он злится или обижается, но нет. Обида давно прошла, злости же и вовсе никогда не было, Уильям просто вырос, растерял наивность и теперь женщины, подобные Ребекке, не входили в зону его интересов. Он слушает ее молча и вовсе не потому, что ему нечего сказать, но развязывать ни к чему не приводящий диалог, вспоминать прошлое или, не дай Мерлин, оправдываться за прошедшее Уильям не видел смысла.

Он молча смотрел на Ребекку, понимая, что она ни капли не изменилась: ее глаза все так же горят манящей чертовщинкой, губы знакомо надуваются, а пальцы так же нагло заявляют свои права. Белби сидит недвижимо, словно обратившись в статую, смотрит ей в глаза и мысленно пытается уговорить себя не реагировать на ее прикосновения, пытается приказать своему пульсу замедлится, а взгляду остаться беспристрастным. И он не понимает ее действий: она тянет время, но зачем? Пытается воззвать к его былым чувствам? И снова Белби не видит в этом смысла – Хофман никогда не была дорой, при ее прочих пороках, и едва ли спустя столько лет он ей еще интересен. Он сделал все, что от него, наивного мальчишки, требовалась и теперь едва ли представляет романтический интерес для Ребекки Хофманн, скорее ее интерес сугубо практический, но он уже согласился ей помочь – тогда к чему все это?
Уильям не понимает ее, как не понимал и много лет назад, но теперь не стремится познать, найти ответы, решить загадку – он здесь, чтобы делать свою работу и делать ее хорошо. И все же ее словам удалось захватить его, вернуть в те времена, что казались сейчас такими далекими, почти невозможным, вернуть, но не проникнутся ими. Уильям не считал то, что случилось в Будапеште ошибкой, но те времена прошли и повторять их не следовало, Белби редко наступал на одни и те же грабли. Тогда он был наивен, глуп и мнил себя рыцарем, предназначение которого спасать прекрасных дам, но вот все изменилось и дама, некогда бывшая для него самой лучшей женщиной в мире, сидела напротив него и была как никогда близка к тюремному заключению.
- Я не услышал ничего, ч-что касается дела, - сухо замечает Уильям, когда она замолкает и отворачивается. Сейчас он и сам не знает, зачем делает это, почему ему не все равно, видимо, рыцарство не умерло в нем до конца, а Ребекка Хофманн еще вызывает инстинктивное желание защитить ее. Удивительная женщина.

Уильям убирает руки со стола, скрещивая их на груди и только теперь ощущая, как часто колотится пульс на запястье. Мужчина смотрит на нее казалось бы равнодушно, но она наверняка разглядела в его взгляде беспокойство, ничем не объяснимую привязанность спустя столько лет, спустя прошедшую любовь, спустя обман… Уильям был сильным человеком, мог вынести многое и многое преодолеть, но Ребекка знала его лучше, чем он сам себя, и чувствовала те струны, по которым можно ударить, чтобы получить желаемый звук. Уильям был готов, подобно податливому, безвольному инструменту исполнить ту мелодию, которая ей была нужна. Он слушал ее внимательно, практически не выражая эмоций и лишь иногда хмуря брови – ему не нравилось то, что она говорила, он чувствовал и видел ложь, ведь теперь не был затуманен любовью, теперь он слышал фальшь в ее словах.
- Правду. Я п-просил тебя рассказать мне правду, всю правду, - он смотрит ей в глаза, чуть подавшись вперед, и этот взгляд лишает ее возможности отвести взгляд, - но ты мне врешь. Что ж. – Уильям поднимается на ноги, отчего стул с отвратительным звуком скользит по полу, - я предъявляю вам, Ребекка Хофманн, обвинение в мошенничестве и обороте запрещенных артефактов. Разговор мы продолжим после, а пока ты останешься здесь. Уведите ее.
Уильям ушел молча, больше ничего не говоря и чувствуя, как горят щеки, как бьется пульс. Он ополоснул лицо холодной водой, чувствуя, как она приятно стекает за шиворот форменной мантии.

Он вернулся через три дня, хотя не забывал о ней ни на секунду. Камеры в американской тюрьме были комфортными, но все-таки были камерами: ни солнечного света, ни книг, ни возможности использовать магию – только собственные мысли и голые стены. Ребекке наверняка было здесь не просто, но Белби считал, что время здесь пойдет ей на пользу. Он входит в камеру, отмахиваясь рукой от желающего войти следом мракорборца-дежурного, тот с явным недовольством остается по другую сторону двери.
- Здесь нас не слышит никто. Г-говори, или я уйду и больше не вернусь, - он стоит напротив нее, сидящей на койке, и смотрит точно в глаза. Сейчас он мало напоминает того Уильяма, что она знала, но он все еще был им и отчаянно хотел спасти Ребекку Хофманн.
- Умоляю т-тебя, Бекки.

За юную Меду

июнь, 1968
Гербалогия все еще не дается пятикурснице Андромеде Блэк. По правде сказать, у всех слизеринцев-аристократов проблемы с этой наукой. Но однокурсники Меды лишь презрительно фыркают – дескать, чтобы копаться в земле у них есть садовники и кому вообще надо разбираться в этих дуратских травах! Отшвыривают подальше свои короткие и малосодержательные конспекты и горячо уверяют себя и других, что оценка по этому экзамену все равно не будет никого волновать при приеме на стажировку в «приличных местах». Серьезная Андромеда, глядя на это,  только хмуриться: «Вот еще! Завалить экзамен только потому, что кому-то лень повнимательней разобраться в материале, ну, что за глупость!». И девушка с упорством вновь разворачивает свиток своего конспекта лекций,  внимательно  изучает первые пару десятков дюймов, опускает глаза ниже, но, тяжело вздохнув, опять возвращается к началу, чтобы перечитать особенно сложные абзацы. Увы, это помогает мало. Пока читаешь, смысл текста кажется тебе понятным и очевидным, но стоит ненадолго отвлечься и попытаться повторить изученное, как начинается путаница. Свойства и признаки растений теряются и перемешиваются где-то в голове у слизеринки Андромеды Блэк. Девушка открывает учебник, чтобы уточнить упущенные моменты, но живые картинки в книге все равно слишком мало похожи на реальные растения, которые им демонстрировали в теплице. А ведь важной частью этого экзамена станет именно практика! Меда могла на зубок зазубрить теорию гербалогии, но, как ни крути, а знатоком растений это ее не сделает.
— Быть может, спросить о непонятном материале у Беллы?
Старшая из сестер Блэк сидит тут же, в факультетской гостиной, погруженная в очередную книгу по Защите от темных искусств. Интересно, эту-то она где взяла? За годы учебы Беллатрикс, кажется, успела перечитать в библиотеке все общедоступные книги по этой дисциплине. Неужели теперь добралась до специальной секции? И как только сумела добиться для этого разрешения от преподавателей! Впрочем, Меда хорошо знает, какой убедительной умеет быть ее семнадцатилетняя сестричка.
— Беллла, послушай, у меня тут вот…
Меда неловко пытается подсунуть старшей из девочек Блэк свой аккуратный конспект.
— Тсс… Не сейчас. Хорошо?
Сестренка даже не поднимает головы. Видать, очень интересная книжка! Но Андромеда знает, что к вечеру Беллатрис, непременно, закончит и тогда, до того, как старосты разгонят всех по спальням, они еще успеют тихонько выскользнуть из замка и немного посидеть возле озера. Белла обязательно  снова расскажет ей о своих масштабных планах после выпуска – учеба, исследования, путешествиях. Иногда Меда даже немного завидует уверенности и амбициям собственной сестры. А еще сердце снова вдруг сжимается от тоски. Все-таки очень жаль, что в следующем году Беллы уже не будет в Хогвартсе.
Девушка согласно кивает, хотя собеседница и не может заметить этот ее жест, и собирается было вернуться обратно к своему креслу. Но ее место уже занято довольно ухмыляющимся Эдвином Яксли – капитаном команды по квиддидчу. Сегодня Эдвин пригласил ее составить ему пару для выпускного бала, и Меда согласилась. Все говорят, что он сделал это только после того, как ему отказала Изабела Забини, но Андромеде все равно. Для пятикурсницы единственная возможность попасть в этом году на выпускной бал, составить кому-то пару, а Меде очень любопытно посмотреть, как все это будет происходить. Да и вообще отец Эдвина работает в министерстве вместе с отцом Андромеды, семьи дружны страшно сказать, сколько лет, и родители бы не поняли, если б она отказалась поддержать знакомого с детства юношу. Впрочем, если Яксли возомнил, что сможет позволить себе что-то лишнее со средней из сестер Блэк, девушка быстро даст ему понять, как сильно он ошибается! И хорошо еще если о его намерениях не узнает Белла – о вспыльчивости старшей сестрички на слизерине дано уже ходили легенды. Также как и о том, что девочки Блек готовы стоять друг за друга горой.
Андромеда находит глазами в гостиной младшую сестру. Нарцисса старательно аккуратным почерком выводит сочинение по истории магии, но время от времени ее взгляд все же останавливается на старшекурсницах, шумно обсуждающих наряды для предстоящего бала. И в эти моменты, кажется, что младшая Блэк вот-вот готова будет расплакаться. Цисси тоже хочется на бал, но ей всего тринадцать, и слизеринские парни все еще считают светловолосую волшебницу малышкой. Так что никому даже не пришло в голову пригласить ее.
— Ну и дураки! – думает Меда и хитро улыбается. Уже сейчас понятно, что ее младшая сестренка будет такой красавицей, что все эти идиоты еще станут кусать локти из-за того, что не замечали этого раньше.
Вздохнув, девушка возвращается к конспекту, который все еще держит в руках. И все-таки с этим нужно что-то делать. Внезапно пришедшая мысль кажется ей не такой уж плохой идеей. Теплицы не запираются. Все это знают. Преподаватели и персонал школы, конечно, не поощряют тех, кто бывает там во внеурочное время, но если ничего не испортить и не сломать, то никакого взыскания не будет. Да и вообще она совсем ненадолго. Только посмотреть еще раз внимательно на парочку растений, пройденных в этом семестре, чтобы уточнить некоторые признаки. Быть может, тогда и теория станет понятней?
— Я скоро приду, — тихонько шепчет Андромеда старшей сестре, та бурчит что-то согласное, но так и не поднимает головы.
Девушка осторожно выбирается из гостиной. На ней простая форменная юбка, блуза и жилетка. Слизеринский галстук, как ни странно, очень идет ее зеленым глазам, но сегодня вполне можно обойтись без него – в выходной день старосты не станут слишком строго придираться к внешнему виду. Сверху надета традиционная мантия с зеленой подкладкой, в руках у нее конспект, перо и несколько свитков чистого пергамента для пометок.
Андромеда выходит из замка и торопиться туда, где расположены все хозяйственные и учебные постройки. Дверь в теплицу, как и следовало ожидать, не заперта, и девушка скоро оказывается внутри, но тут же понимает, что здесь еще кто-то есть.
— Прошу прошения, я не думала, что буду здесь не одна. Мне совсем ненадолго,только посмотреть кое-что.

За взрослую Меду на площади Гриммо, дом 12

Андромеда терпеливо ожидает, когда ей откроют дверь, хотя, казалось бы, жать просто так  – глупо. Дом может быть пуст, а даже если и нет – его новые обитатели сейчас не ждут гостей, они скрывают свою деятельность и незваным визитерам вполне резонно  не обрадуются. И все же она ждет. Попутно разглядывая истертые каменные ступени у себя под ногами. Облупившаяся черная дверь выглядит еще более жалко. В той, другой ее жизни, этот дом невозможно было даже представить таким…

***
— Меда, ты опять потеряла свой портключ! – Друэлла укоризненно смотрит на среднюю дочь, ставшую в последнее время какой-то слишком рассеянной.
— Ничего страшного, мама. – Юная Андромеда хочет казаться беззаботной, но сама прячет от матери глаза под предлогом продолжения поисков портключа где-то в недрах дамской сумочки. – Я пойду с Цисси.
Младшая из девочек Блэк поспешно кивает и протягивает сестре свой портключ, чтобы та могла удобно его коснуться. Нарцисса не  любит споров и скандалов, и ей очень не хочется, чтобы этот разговор перерос в один из них.
Но Друэлла не жаждет продолжения диалога. Да и опаздывать к Вальбурге и Ориону будет невежливо. Волшебница кивает, и они с Сигнусом исчезают первыми, потом Бэлла, потом Меда и Цисси.
Аппарировать прямо в дом – верх неприличия, даже если его хозяева твои родственники, и ты уже много раз бывал там, потому семейство Сигнуса появляется на каменных ступенях особняка на улице Гриммо. Стук начищенного до блеска молотка, и скоро им уже открывает чопорный дворецкий. Домовики по особо торжественному случаю отправлены подальше, на кухню, чтобы не мозолили лишний раз глаза благородным волшебникам.
Проходя внутрь, Андромеда на секунду умудряется поймать свое отражение в блестящем молотке. Фигурная поверхность смешно искажает ее лицо, и девушка невольно улыбается, глядя, каким крупным получился нос.
Звуки музыки слышны уже тут, на пороге. А магглы даже не подозревают, что за изысканное общество собралось
у них по соседству…

***
Размышления о прошлом прерывает скрип засовов. Вскоре дверь открывается, являя  Андромеде ее кузена. Выглядит он значительно лучше, чем в их последнюю встречу. Но тень безумия из его взгляда так и не исчезла...
— Здравствуй, Сириус.
Когда Меда переступает порог, то отчетливо ощущает запах гнили и затхлости.
Но женщина заставляет себя не обращать на него внимание. Слишком долго этот дом пустовал и был нелюбим…
— Значит, ты все-таки пришел сюда.
Андромеда неловко улыбается кузену. Вопрос получается совершенно дуратским. Разумеется, он пришел сюда, если сейчас стоит в коридоре и разговаривает с тобой! Глупо уточнять очевиднейшие вещи!
На самом деле, Меде хочется спросить, чего ему стоило это решение, но она почему-то не может  вот так сразу начать разговор о главном.
— Как устроился?
Общая заброшенность дома говорит, что устроился кузен не слишком комфортно.
— Ты один?
Осталось только поинтересоваться его здоровьем, и у вас получится прямо таки пустая светская болтовня в самых лучших традициях!

Если не брать в расчёт все непотребства, что происходили в этом мире в последний год, то и без них день (или даже неделя) били ужасными. Нет, даже отвратительными! Всё это удваивалось в глазах восприимчивой и слишком эмоциональной Демельзы и превращалось в одну сплошную трагедию для мисс Робинс и всех, кто её окружает. Начнём с того, что последнюю неделю она с трудом могла сосредоточиться на уроках, а на тренировках из-за постоянного противного и холодного дождя хотелось не летать и пытаться закинуть пару мячей в ворота, а сесть в лужу грязи посередине стадиона и разрыдаться. В прочем такое тоже было, вот буквально накануне перед матчем против Хаффлпаффа.
На завтраке, перед матчем тоже было всё не ладно или это всё было из-за того, что вся неделя не задалась? В любом случае Демельза успела поссориться с загонщиками Гриффиндора, после чего успеть растереть сопли по лицу, прежде чем идти в раздевался и переодеться к, совсем скоро начинающемуся, матчу. В прочем к началу она даже успела успокоиться и даже улыбалась, после пары шуток и поддерживающих слов от команды и извинений от Кута и Пикса, двух её нелюбимых, но обожаемых однокурсников, которые непонятно от куда притащили ей маленький горшочек с цветком в виде извинений за утренние подтрунивания.
Матч начинался хорошо, на какое-то время даже прекратил моросить дождь и летать стало куда проще и не так противно. Гриффиндору удалось несколько раз закинуть квоффл в кольцо соперника, и настроение мисс Робинс и вовсе стало отличным, а на лице девушки можно было разглядеть улыбку, если конечно быть особенно внимательным и зорким. Но всё это было до тех самых пор, пока один из охотников с желтого факультета вдруг не подрезал её, да так некрасиво и неожиданно, что Демельза чуть не вывалилась с метлы в ту самую лужу, в которой ещё вчера сидела и рыдала. Дождь принялся с новой силой и от добродушного и веселого настроения мисс Робинс ничего не осталось! А этот охотник, Робинс узнала в нём Финч-Флетчли, даже бровью не повёл, будто бы все правильно сделал! — Хам! — Громко крикнула девушка, но естественно, никто кроме неё самой этого не услышал, а Финч-Флетчли закинул квоффл уже в их ворота. Робинс рассердилась ещё сильней, но тут вдруг игра закончилась — кто-то явно поймал снитч.
Пыхтя от злости и обиды, едва сдерживая слёзы негодования, с метлой на перевес Демельза быстро шагала в сторону раздевалки барсуков, что бы запулить этой самой метлой наглому Финч-Флетчли по башке. Быстро догнав Финч-Флетчли, она с трудойм удержалась от того, что бы не шандарахнуть его всё таки своим Нимбусом ему по спине, так как однажды она уже это проделывала и метлу пришлось срочно чинить.
— Финч-Флетчли! — Грозно, чуть ли не басом, окрикнула парня Демельза и нахмурила брови, чтобы встретиться взглядом с этим наглым хамом. — Ты что, не видел что-ли куда летишь?! Какого соплохвоста ты меня подрезал?! — Не давая и слова вставить охотнику соперников начала Демельза, явно с трудом сдерживаясь, что бы не начать гонять парня метлой по полю.

Чуть что, сразу по мою душу! Хотел было возмутиться Риккардо, но промолчав, ринулся вслед за Гектором. На самом деле, у Оливейры гораздо больше шансов встретить здесь знакомые морды лица, нежели у кого другого. Причем, по вине того же капитана «Императрицы» Берг вновь пострадает, и на этот раз куда серьезнее. Рик шагал вслед за новоиспеченным другом по несчастью, надеясь, что он знает куда ведет. Наступая не то в куриный помет, не то в стог сена или опилки, Риккардо бормотал себе под нос всякие ругательства. Дабы не разбудить местную живность, пират старался перешагивать через скрипучие доски и не сильно лязгать шпагой о подворачивающиеся на пути предметы: ящики, балки, стены… двери.
Наконец показался свет в конце этого пресловутого сарая, стены которого уже, порядком, приелись Оливейре. Еще немного и он стал бы ощущать себя здесь как дома.  Выглянув из-за спины Гектора, он оценил остановку быстрым взглядом, хотя это мало помогло, чтобы сгенерировать дальнейший план действий. Берг наверняка в курсе, что никаких планов Оливейра никогда не составлял, так как в большинстве случаев они заканчивались полным провалам. Чего нельзя сказать о том, когда Рик соображает прямо на ходу. Ну, такой полет души у человека, живущим по своим собственным законам.
— Мысли у тебя всегда какие-то поганые, — огрызнулся Оливейра, выдав ответное амбрэ, от которого даже куры бы опьянели. К сожалению, на врагов это вряд ли подействует. Его не страшил тот факт, что его соучастник может не оценить способностей Риккардо, а волновало в первую очередь то, что на этой телеге с лошадью море не пересечь, а никаких кораблей в поле зрения не наблюдалось. Досадно…
Тем временем, Рик огляделся по сторонам, где-то в углу дрыхла свинья, очевидно, только что позавтракала, пообедала и поужинала сразу, раз даже два оборванца не могут ее разбудить. Он сложил шпагу, ища в последнем помещении сарая подручные предметы.
— Вот только предложить мне им нечего, кроме кренделей, которые придется навешать за хищение столь важной персоны, — одно из двух: либо корабль с вещицей уплыл, либо она все ее здесь, а из пленников хотели сделать ужин для скота. Подобрав момент, когда двое удалились, по-видимому, в таверну или иное заведение, а другие обсуждали что-то очень смешное, раз гогот слышен был в этом сарае, Рик решается на отчаянный шаг, как выйти на свет. Остановившись на пол шаге, Оливейра натянул треуголку почти что на нос, как будто это как-то поможет скрыть его лицо, и обернулся.
— А ты можешь ступать по своим делам, я не задерживаю, — съязвил Оливейра, жестом указывая на выход из сарая, мол, чеши куда хочешь, — За себя я постоять смогу, не сомневайся, — так или иначе, им двоим придется как-то выйти отсюда и не привлечь излишнего внимание. Знать бы еще, кто из них еще осведомлен о пленниках… И что самое ужасное в этой ситуации, будь эта вещь в руках у Риккардо, добровольно он бы ее не отдал, даже, если бы его сокамернику угрожала смерть. Но ее просто нет, поэтому ничего не оставалось, как соображать на ходу. Взгляд пирата пал на повозку, где все еще сидел какой-то тип, а животина мирно жевала сено, видимо, перед трудовым днем. Он выглянул из-за сарая, сделав шаг в правую сторону, он увидел несколько домов, снующих людей, занимающихся повседневными делами. Такое ощущение, что никто даже и не знал, что здесь, в сарае сидят два оборванца, которые вот-вот наведут столько шуму.
Цель общего мероприятия была добраться до местного порта, чтобы умыкнуть мелкую лодку и уплыть в неизвестном направлении. Это вам не Новые Земли, где Риккардо с легкостью бы слился с местным населением, даже не шибко утруждаясь. На этом острове капитан был от силы пару раз, и то, включая этот…
Он оглянулся, чтобы посмотреть чем занят Берг: идет следом или будет ждать, пока сокамерник вернется с новостями. Вообще, на месте квартирмейстера, Риккардо сам себе бы не доверял, так как неизвестно что придет к нему в голову в тот или иной момент. Или же Гектор, пользуясь случаем, и тем, что Оливейра на себя отвлечет всех головорезов, просто сбежит восвояси.
Стараясь не подавать виду, что на этом острове человек он совершенно чужой, Рик искоса наблюдал за чёртами, которые терлись напротив сарая. По закону жанра, беглый пират был замечен парой оборванцев, решившие выяснить, кто он такой и что здесь забыл.
— Хм, ребят, не подскажите как пройти в порт, меня там ждут, а я у вас тут такие закоулки, ничего не понять, — весело поинтересовался Риккардо. Он старался быть вежливым и убедительным, но кто-то со стороны сарая крикнул «Держите вора!», и пират машинально схватился за эфес шпаги, готовый выхватить ее в любой момент. Рты двух недругов искривились в недоброй ухмылке, а Оливейра бросился наутек, да опять перепутал куда бежать. Даже не выхватывая шпаги, он бежал прямиком на повозку с лошадью, откуда уже спрыгнул один из аборигенов, чтобы помочь своим друзьям схватить беглеца. Но не рассчитав скорости, и по инерции, Рик не успел затормозить, впечатавшись лбом прямо в повозку. Вокруг раздался гогот уже четверых местных жителей, уже намеревавшихся праздновать победу, но Оливейру так просто не возьмешь.
Благо, обошлось без потери сознания, и пират быстро встал на карачки, заполз под повозку, и шпагой ткнул в ногу одного из врагов. Не ожидая такой наглости, мужчина отскочил назад, а Риккардо вылез на противоположную сторону.  Но и тут его подстерегала засада. Повозку вместе с Оливейрой окружили чудаки с острова, и ему ничего не оставалось, как прыгнуть в телегу и взявшись за вожжи, приказать коню протяжное «Ннооо!».
Учитывая абсолютное отсутствие опыта в подобном деле, Рику едва ли удавалось справляться с конем, который побежал маленьким улочкам, сворачивая везде, где видит поворот. Таким образом, по улицам города красовалась впечатляющая картина: бегущий конь с небольшой телегой сзади, в телеге Риккардо Оливейра, кое-как наловчившийся управлять конем, а вслед за тележкой кучка придурков, желающих поймать беглого пирата. Вокруг люди врассыпную, открывая дорогу телеге. Да, в этом городе этого человека запомнят надолго.
Ошалелый конь гонял вокруг одного квартала, а когда они в очередной раз проезжали мимо тюремного сарая, Риккардо пытался рассмотреть своего сокамерника, чуть притормозив, пока черти были далеко.
— Ты остаешься или едешь?! — крикнул Оливейра, сам не ведая что творит. Но каким-то образом надо попасть в порт или хотя бы до моря, дабы вплавь угрести отсюда. Он очень надеялся, что говоря это темной фигуре в стороне, не ошибся в том, КОМУ он это сказал.